Москва 2042 - Страница 92

Тут же была еще одна копия. Но не статьи, а телефонного счета за междугородний разговор, который Степанида подслушала. Этот разговор продолжался четыре с половиной часа, стоил безумных денег и, учитывая то, что Батюшка деньгами зря не сорил, был, вероятно, для него очень важен.

На этом, как сказано в книге, сообщения Степаниды прерываются. Приложенная к ним справка сухо сообщает, что, выполнив боевое задание. Герой Советского Союза майор КГБ Степанида Макаровна Зуева-Джонсон вернулась на Родину, но по дороге из аэропорта в Москву погибла в автомобильной аварии.

Дело на этом, однако, не кончилось. Я читал сообщения по крайней мере десятка агентов, которым было поручено выяснить, что же все-таки произошло с Карнаваловым и куда он делся. Некоторые агенты честно сообщали, что выяснить ничего не удалось. Другие передавали какие-то нелепые слухи. И только от одного пришла наконец вразумительная информация о том, что в клинике профессора Ривкина состоялся недавно очень громоздкий и сложный эксперимент по одновременному охлаждению трех человеческих организмов и одной лошади.

И дальше уже совсем что-то невообразимое:

С. С. Карнавалов, два его телохранителя и конь Глагол в состоянии анабиоза доставлены в Женеву и помещены на неограниченное хранение в один из сейфов Швейцарского банка.

– И вот там, в сейфе, – сказал мне при следующей встрече Дзержин Гаврилович, – он лежит по сей день и ждет своего часа. Он ждет, когда коммунистическая власть рухнет и он, размороженный, въедет сюда на белом коне.

– Да, – сказал я пессимистически. – Это такой человек, что от него можно ожидать чего угодно. Но я уверен, что славные наши коммунистические разведчики совместно, конечно, со славными агентами ЦРУ уже выяснили, в каком именно сейфе хранится этот самозванец.

– Ну что ты! – не уловив моего намека, горько усмехнулся Дзержин Гаврилович. – Если б мы знали, где он, мы бы в твоей помощи не нуждались.

Творческий пятиугольник

– Внеочередное заседание творческого Пятиугольника объявляю открытым, – будничным голосом сказал Смерчев и вопросительно посмотрел на сидевшего рядом с ним Берия Ильича. Тот, положив подбородок на кулаки, смотрел куда-то мимо моего левого уха, своим видом показывая, что он здесь присутствует как посторонний и вмешиваться в работу Пятиугольника вовсе не собирается.

– Заседание наше – сугубо секретное, – продолжил Смерчев. – Никаких записей никому, кроме стенографистки, вести нельзя. – При этом он многозначительно посмотрел на меня, а я показал ему свои пустые руки и похлопал себя по груди, показывая, что у меня того, чем и на чем пишут, нет ни в руках, ни на столе, ни за пазухой. – Членам Пятиугольника это известно, а кому неизвестно, – Смерчев опять посмотрел на меня, – предупреждаю, что проблемы, обсуждаемые Пятиугольником, никакому разглашению вне этих стен не подлежат.

– Вместе со мной и маршалом, – заметил я, – у вас получается не пяти-, а семиугольник.

Мне мое замечание показалось остроумным, и я сам засмеялся. Члены Пятиугольника при этих моих словах напряженно переглянулись. Маршал по-прежнему демонстрировал невозмутимость, а Коммуний Иванович, быстро глянув на маршала, изобразил что-то вроде улыбки, дающей понять, что мое игривое настроение неуместно и серьезности данного момента не соответствует.

Я смутился, – съежился и исподволь стал рассматривать членов Пятиугольника. Они располагались так. Смерчев сидел за своим столом справа от маршала. К торцу того же стола пристроилась Искра с карандашом и блокнотом (именно она вела стенограмму). Иногда я пытался встретиться с ней взглядом, но она держалась отчужденно и в мою сторону не смотрела. Остальные члены Пятиугольника: Пропаганда Парамоновна, Дзержин Гаврилович и отец Звездоний – расположились за столом для совещаний. Я сидел через несколько стульев от Звездония, ближе к другому концу стола.

– Я думаю, – продолжал Смерчев, – мы будем вести наше заседание без лишних формальностей, по существу. Должен сразу заметить, что у нас с нашим Классиком отношения складываются не сразу, приходится преодолевать некоторые трудности. Я лично объясняю это наше взаимонепонимание тем, что мы воспитывались и росли в разных социальных условиях. Мы этот фактор учитываем и проявляем много терпения и гуманизма. Мы встретили нашего гостя очень приветливо, поселили его: в лучшей гостинице, ввели в категорию повышенных потребностей и даже переименовали в его честь одну из главных улиц нашего города, хотя он этого еще никак не заслужил. Мы собирались очень торжественно и всенародно отметить его столетие. Руководство КПГБ, Верховный Пятиугольник и Редакционная Комиссия при личном участии Гениалиссимуса приняли исключительное по своей смелости решение: несмотря на временный дефицит бумаги и на то что у нас вообще не принято печатать книги, не имеющие прямого отношения к Гениалиссимусиане, несмотря на все это, мы намеревались опубликовать произведение нашего гостя, но просили его внести некоторые сугубо необходимые исправления, исключить те места, без которых можно было бы легко обойтись. Для этой небольшой работы ему были предоставлены все необходимые материалы, с которыми он ознакомился. Не так ли? – Смерчев посмотрел на меня.

– Если вы имеете в виду главы из приписываемого мне романа, – сказал я, – то с ними я, да, ознакомился.

– Встать нужно, когда с тобой генерал разговаривает, – прошипел вдруг Звездоний.

Я посмотрел на Звездония, а потом на Смерчева. Тот отвел глаза, но ничего не сказал. И я понял, что он со Звездонием согласен, но настаивать не будет, ну а я вставать, конечно, не собираюсь, я им не мальчик.